Красный вереск [За други своя!] - Олег Верещагин

— Говорят пиво — жидкий хлеб… давай?

— Давай, — Йерикка отхлебнул из горлышка, потом хлебнул Олег. Спросил:

— Богдан, будешь?

Богдан спал, положив голову на скрещенные руки. Он морщился — в нос лезла веточка вереска, а уснул мальчишка так крепко, что даже лень было ее отстранить.

Ребята добили бутылку, и Олег запрятал ее под вереск. Вельботы гудели и потрескивали, как высоковольтная линия, прямо над головам — если смотреть снизу, то их было хорошо видно сквозь веточки, и не верилось, что ОТТУДА, СВЕРХУ, не видят прячущихся.

— Ты читал Достоевского?

Вопрос был до такой степени странным, что Олег не прореагировал, и Йерикка повторил:

— Ты Достоевского читал?

— Н-нет, — удивленно ответил Олег, — только слышал кое-что, а так нет… Мы не проходили…

— Жаль, — вздохнул Йерикка. — Я хотел прочитать, но мне не попадался.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Олег, вспомнив свои мысли о Достоевском — там, на сеновале, перед тем, как он убил… тьфу, полезло в голову!

— Просто так. Интересно узнавать новое… Человек только для этого и живет — узнавать новое. И в перспективе — узнать все.

— Это невозможно, — возразил Олег.

— НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО, — внушительно произнес Йерикка. — Для человека — нет, если он человек. Может не хватить времени. Или сил. Но только в данный конкретный момент. Надо просто выждать и пробовать еще раз. Обязательно получится. По этому данваны так нас и боятся. Нам бы еще век спокойного развития…

— А его не будет, — понимающе добавил Олег.

— Не будет, — подтвердил Йерикка. Помолчал и добавил: — Если только кто-то не найдет Радужную Дорогу.

— И тогда?.. — спросил Олег.

Йерикка помолчал и ответил:

— Тогда мы уйдём. И вернемся. Обязательно! — заключил Йерикка с силой.

— Радужная Дорога… — повторил Олег. — А если это сказка?

— Сказка? — переспросил Йерикка. — А, басня! Вот, послушай…

Вин пантас леуМежи свайгстанасАби эрдас антарас.По ана пантасЗиндас манагТуста ети,Под саулес антари…

Это из древней анласской песни, Вольг. В ней рассказывается, как охотники нашли Радужную Дорогу, преследуя зверя. И многие племена пожелали уйти в миры, где светят иные солнца — и ушли. И те, кто первое время возвращался, рассказывали, что есть миры с синими, зелеными, багровыми, лиловыми солнцами, и с двумя солнцами в небе… Потом люди перестали возвращаться. Последними пришли славяне, но и они уже не помнили сперва, что Мир — это их старая родина… Нет, Вольг, они есть — Радужная Дорога и иные миры. Недаром и данваны так упорно ищут их! Но и они не знают, где Дороги. Кто говорит — в наших горах. Кто — в землях анласов. Многие убеждены — что на том материке, который лежит к юго-западу и на котором не были ни славяне, ни анласы…

— Слушай, — сказал Олег неожиданно тепло, — хороший ты парень, Эрик. Поговоришь с тобой — и вроде какая-то звездочка среди туч зажглась…

— Ну-у… — в голосе Йерикки скользнуло смущение.

— Мудрецы наши, — не очень вежливо окликнул Ревок, — может, заткнетесь псу под хвост-то?

— Боишься, на вельботах услышат? — вопросом ответил Йерикка. Ревок хмыкнул:

— Нет… Баете интересно да красно, уснуть не могу.

— А это, кстати, обнадеживает, — заметил Олег.

— А? — удивился Ревок.

— Да то, что мы можем говорить о таких вещах, как звезды.

Снег повалил, как из дырявого мешка. Он почти мгновенно таял, добавляя слякоти. Но эта поднявшаяся не с пенька метель сослужила горцам хорошую службу — видимость сделалась такой классной, что вельботы нехотя убрались, и чета рванула к горам.

До гор были сутки пути. И надеяться, что снег будет лепить все сутки кряду, не стоило. Шли молча и по возможности быстро. Метель кружила так, что следовало внимательно смотреть, не ушел ли ты в сторону, и Олег, бездумно глядя в спину шагающего впереди Йерикки, вспоминал карту. Хорошо, что тут болотистые пустоши до самого Ан-Марья — меньше любопытных глаз…

Температура резко упала. По ощущению было не больше +8-10 градусов, изо ртов идущих вырывался парок, в котором таяли снежинки. Кое-где — у валунов, поднимающихся из вереска — намело уже небольшие сугробы, снег не таял. Точнее, не успевал таять.

— Что, зима начинается, что ли? — проворчал Олег.

Йерикка повернул к нему до глаз закрытое плащом лицо. На коже таял снег.

— Скоро сойдет — устало сказал он, поправляя ремень «дегтярева» на плече. — Пусть хлещет, иди трудно, но и нас не засечешь.

— Метель в конце сентября, — Олег пнул кучу снега.

Под ней оказался камень.

— На ровном месте лужа не стоит, — поучительно сказал Йерикка. Олег, скривившись, переспросил:

— А?

— Да так… Это еще когда я жил на юге… Ехали мы с отцовским водителем по дороге за городом. Я, конечно, за руль запросился, сел, погнал вовсю. Вижу — лужа, ну, пустил ее под колесо — ба-бах! Аж передком грохнулся! Нос разбил себе, кровь капает… А водитель посмотрел на меня спокойно так и говорит. — "Запомни, парень, на ровном месте лужа не стоит." Сколько философских книг прочитал, но такого афоризма не слышал!

— У твоего отца был свой водитель? — поинтересовался Олег.

Йерикка наклонил голову:

— Был.

— А вот интересно, — коварно спросил Олег, — есть на свете что-то, по поводу чего у тебя не найдется слов?

— Конечно. Собственная смерть.

— … То и всё, — буркнул Гоймир. — Йой, вот не ко времени!

Олег его вполне понимал. Снег шёл всё реже с каждой секундой, а они торчали на полпути к горам, в середине пустошей.

— А бегом? — предложил Морок. Гоймир вдруг засмеялся: — Ты чего? — обиделся мальчик.

— Одно представил, как мы за полчаса-то восемь вёрст пробежим.

— Оно и сказать нельзя, — пробормотал Морок.

Снег прекратился. Выглянуло и пригрело яркое солнце. Олег переступил с ноги на ногу, потом спросил Йерикку:

— Почему снег под ногами так хрустит? — и сам пояснил: — Это у снежинок хребты ломаются.

Ему никто же ответил. Гоймир, похожий на волка, заслышавшего лай собак, озирался по сторонам. Наконец — махнул рукой так, словно рубил голову

— Под вереск!

— Я того слова ждал — что праздника…

— Одно — до чего лужа красовитая…

— Не занимать, то я застолбил…

Олег передёрнулся. Он был голоден и устал, как собака. Ложиться на мокрую, холодную землю, заползать под сыплющие капли вересковые стебли…

— Я не хочу! — вдруг истерично заорал кто-то. — Нет мочи больше! Идите вы!.. Убейте одно! Ну, убейте, устал я!

Мирослав с неузнаваемым, сумасшедшим лицом стоял и, зажмурившись, мотал головой, отталкивая руки Рвана и Краслава, пытавшихся его повалить. Тогда Йерикка, подскочив сзади, спокойно и точно рубанул психанувшего парня за ухом ребром ладони. Ноги Мирослава подломились, и он рухнул навзничь.

— Прикройте его, — бросил Йерикка. — Кому еще помочь?

Олег брякнулся на живот и пополз под вересковый ковер. Ну его к черту… Йерикка и Гоймир легли последними.

Солнце светило вовсю. От мокрых платой и одежды, пробиваясь через вересковые стебли, шел пар. Впрочем, поднимался он и от мокрых камней, и от раскисшей земли. Те, кто лежал на спине, могли видеть, как в воздухе кружат пустынники — небольшие ширококрылые птицы вересковых пустошей; на Земле не было таких.

Потом появились вельботы.

Постепенно почти все погрузились в сон — тяжелый, тревожный, прерывистый сон, в котором они все равно слышали свист и треск над головами. Просыпались, прислушивались, засыпали вновь, ощущая одно — сырой холод. Сырой холод, пробирающий до костей.

Йерикка тоже просыпался и засыпал. Он был измотан больше остальных, потому что больше других от себя требовал. И он мог бы заставить себя уснуть, как следует. Но это значило — перестать контролировать обстановку.

Олег спал с ним голова к голове, и Йерикка мог созерцать грязное лицо землянина. По временам Олег открывал глаза и прислушивался, но, похоже, и в такие моменты не просыпался до конца.

Солнце ушло за тучи, и полил серый дождь. Вельботы продолжали барражировать, похожие на призраки.

— Им должно надоесть, — тихо пробормотал Йерикка. — Не могут же они вечно тут летать? Им ДОЛЖНО надоесть…

Ему показалось, что Гоймир, лежавший справа, что-то сказал. Йерикка повернул голову.

Гоймира трясло. Он лежал с закрытыми глазами, обхватив себя руками, и из-под век текли слезы. Губы юного князя шевелились — быстро и беззвучно.

Йерикка коснулся рукой плеча Гоймира:

— Ты что?

Странно, но тот сразу открыл глаза и повернул голову к Йерикке. Во взгляде усталость мешалась со слезами.

— Устал одно, — быстро сказал он. — Я тоже могу устать, — он отвернулся, но продолжал говорить: — Идем, идем… идем день, сном — идем… и дождь! Он убить нас хочет. Все окоем нас убить хотят. В западню мы попали, нету мочи дальше тащиться. Грузно плечам, хребет трещит, я слышу, чую, Йерикка. Сломится часом хребет, и я в эту грязь свалюсь, и не схоронят меня — времени не сыщется… Отпустите меня, освободите… я умереть согласен, да пусть сразу, не хочу умирать день по дню, каплю за каплей… Не хочу одно часом мертвым проснуться…